"Классика хороша тем, что она не стареет и позволяет режиссерам
снова и снова браться за, казалось бы, затёртый до дыр материал
и находить в нём новые грани."

Приглашение жить


Глубокий, емкий ответ создается осмысленным, точным вопросом. Незаурядная театральная постановка предполагает немало вопросов, но неизменны ключевые: «что» - обращенный к драматургическому потенциалу; «кто» - проявляющий потенциал режиссерской личности; «где» и «когда» - раскрывающие характеристики места и времени, которые определяют стратегию, смысл и цель спектакля. Ответы на эти вопросы делают октябрьскую премьеру в Рыбинском театре драмы нерядовым событием: Александр Кузин поставил «Поминальную молитву» Григория Горина по мотивам произведений Шолом-Алейхема.

   «Где» и «когда» - вопросы для режиссера не условно-рамочные, с оглядкой на скромный постановочный бюджет и вкусы современной публики.   

   Спектакль органично, точно и корректно вписан в место - скромный провинциальный город, интеллигентный и бедный, уютный, но обветшавший, с богатой театральной историей, но стосковавшийся по ярким театральным событиям; город, где зрители способны и желают делать то, что

   Спектакль верно и небанально соотнесен со временем: была глухонемая эпоха непримиримого Тевье-М.Ульянова из телеспектакля, бурно-покаянная эпоха страдающего Тевье-Е.Леонова из Ленкома. Сейчас к месту и ко времени «негромкий» Тевье из провинции, каким  его играет Георгий Эльнатанов.

   Тевье ушел от большой политики, ему нет дела до идеологии, он не силен в философских диспутах и межконфессиональных спорах. Он просто живет на земле, где родился, в заботе о ближних, с вежливой настороженностью к пришлым и с мудрым безразличием к далекому большому миру, непонятному и недоброму. Типично фактурный немолодой артист, который мог бы поддаться соблазну мелодекламации или трогательного заламывания рук, Эльнатанов  играет подробную, почти доходящую до грани бытовизма фигуру. Он не просто обыгрывает немногие обыденные и ритуальные предметы, он каждый из них обживает. Экзотический блеск реплик затуманивается теплыми, задумчивыми интонациями без всякого намека на анекдотичность или репризность. Стоит видеть, как деловито и беззлобно он расправляется с лопнувшим на нем и превращаемым по его же решению в жилет пиджаком, чтобы понять: в старом городе Рыбинске тщанием режиссера и ставших его единомышленниками актеров оживают традиции русского психологического театра.

   Самоощущение героя - камертон постановочной партитуры. В спектакле нет крикливой зрелищности - есть умозрение, нет анекдотичной еврейской экзотики - есть лиричный национальный колорит, нет двоемирия русских и евреев - есть тесный уютный мирок приручивших друг друга жителей Анатовки.

   И молочник Тевье, и темпераментный  не меньше, чем его соседи-«инородцы» плотник Степан (И. Саканцев), и оплот местного благополучия мясник Лейзер (Ю. Сорокин), и по-военному прямолинейный Урядник (Е. Колотилов) - с такой искренней приязнью относятся к совместному житью, что нет им дела до того, к какому богу они обращаются за советом и поддержкой.

   Герои пьесы графично вписаны в монохромное пространство, созданное художником Кириллом Даниловым. Глубокий  темный фон фактуры старого сукна, и на нем - теплое дерево цвета топленого молока: стена дома, стол, лавка, кадка, старая повозка. Что тут беречь? Как можно это потерять?

   В спектакле нет ничего поддельного и чрезмерного. Живой мир явлен в тонкой, но прочной рамке художественности. Даже брильянтовой огранки горинские афоризмы бесстрастные герои, как камушки под ногами, подбирают среди своих будничных дел. Даже проклятье отца дочери-вероотступнице, произнесенное глухо и отстраненно, не посягает на ее право жить.   

              Право жить - не как провозглашенная ценность, но как воплощенная в семейных и бытовых отношениях естественная потребность - составляет лейтмотив спектакля. Ему причастны все, но лирическим центром спектакля  становится Голда - та, на ком обрывается и возобновляется жизнь. Замысел Александра Кузина совпал с индивидуальностью Светланы Колотиловой, и маленькая, ладная, вечно иронично-озабоченная житейскими неурядицами мать пятерых дочерей, неугомонная устроительница крохотного мирка стала держательницей мира. И каждая из пяти ее продолжений также будет достраивать до счастья свой дом: стойкая Цейтл (Г. Поздняк) с трогательным невезучим еврейским Лариосиком-Мотлом (Л. Пантин), жертвенная Годл (М. Сельчихина) с волевым, жестким, политически неблагонадежным Перчиком (С. Шарагин),  решительная Хава (А. Смоленкова) с основательным Федором (А. Батраков)... В этом спектакле много абсолютно молодых актеров, некоторые - еще студенты театрального института; они серьезны, трепетны, правдивы, умелы - на них держится ритм спектакля, настроение, не позволяющее поддаваться унынию. Они существуют в спектакле точно так, как дети существуют в нормальной большой семье, - как предмет заботы и строгого надзора.  И потому логично, что, опровергая пословицу об отрезанном ломте, дочери Голды соберут в пору несчастья распавшуюся семью.

   Умирая, Голда-старшая приглашает в жизнь свою рождающуюся внучку; за пеленой страданий и тоски она вспоминает маленькую светлую радость и благословляет ей новую Голду. Жена молочника, не зная о грядущих потрясениях, все же уверена, что черта оседлости - граница тихого семейного счастья, но не рубеж жизни и смерти. Она предлагает всем жить дальше и множить жизнь, которая на ее родном языке не имеет единственного числа.

                Сегодня провинциальные театры редко решаются на ответственные приглашения. Они приглашают то на казнь, то в будуар, то пытаются совместить эти «удовольствия». Рыбинский драматический зовет своего зрителя всерьез. Он приглашает жить. И это, право, не худший выбор, который нам предлагают совершить.

Наталья Дидковская

 

 

© 2017 год. www.AlexanderKuzin.ru. All Rights Reserved.